Приналегли. Стараются, чтобы плот не налетел на камни. Набегает скала за скалой на людей. Кажется, миг — и прощайся с жизнью.
— Спасите! — вдруг завопил Дыба. — Спасите!
Как он удержался в тот час на плоту, как не свалился в воду — непонятно.
Пронеслись они страшным местом.
— Уф, — вздохнул облегчённо Дыба. — И какого чёрта я влез на плот!
Однако не окончились на этом испытания Дыбы. В одном месте через реку Или был переброшен металлический трос. Служил он направляющим для местного парома. Плот и мчался теперь на трос. Повис тот всего в полуметре от воды. Ясно: снесёт трос и Дыбу, и всех плотогонов.
— Ложись! — закричал старший. — Ложись!
Все легли. А Дыба замешкался.
Снёс его трос с плота. Хорошо — за кормой, когда Дыба оказался уже в воде, его товарищи за руки подхватили.
— Уф! — снова вырвался вздох у Дыбы. — За что же такие страхи!
Однако и это ещё не всё. Плот приближался к конечной цели, к Илийскому мосту. Не доходя до моста, он должен был причалить к берегу. Однако не смогли справиться с течением плотогоны. Понесло их к мосту. А на мосту вооружённая охрана. А у охраны строгий приказ никого к мосту не подпускать. Служба есть служба. Приказ — приказ. В руках у охранников винтовки.
— Нельзя к мосту! — кричат охранники. — Остановитесь! Стрелять будем!
И рады остановиться плотогоны, да не могут. Несёт их бурное течение под мост.
Вскинули винтовки охранники:
— Стойте! Стрелять будем!
— Свои! — кричит Дыба. — Свои!
— Стойте! Стойте!
— Свои! — ещё громче закричал Дыба.
Не выстрелили охранники. Понимают, люди в беде. Проскочил плот под мостом. Понесло его дальше.
— Ох, ох! — вздыхает Дыба. — Нелёгок, ответствен труд плотогона. Отважное сердце дано плотогону.
Мужское дело
Лес. Лес. Нужен, как воздух, Турксибу лес!
Заготовки леса не прекращались круглый год. Даже зимой, даже высоко в горах.
Стоял февраль 1929 года. На высокогорные лесные заготовки тянулся обоз. Везли продукты для лесорубов, овёс и сено для лошадей.
Тихо ступают кони, мерно скрипят телеги. Изгиб, поворот, изгиб, поворот — всё выше в горы ползут телеги. Всё угрюмее скалы, мрачнее вид.
Идут лошади одна за одной, растянулся длинной кишкой обоз. На одной из телег, в тулупчике, укутанный в огромный бабий платок, сидит Мишатка. Напросился в горы с отцом Мишатка.
Протестовала мать:
— Покажу тебе горы! Сиди на печке.
— Мужское дело. Ладно, пускай поедет, — сказал отец.
И вот едет теперь Мишатка. Интересно мальчишке. Налево, направо глазами косит. Впервые он так далеко от дома. Впервые так высоко в горах. Обступили Мишатку скалы. Снежные глыбы кругом повисли. Дорога идёт над обрывом. Глянул Мишатка. Замерло сердце. Вновь потянулась дорога вверх. Петля за петлей, петля за петлей. Вот над новым пошла обрывом. Дорога узкая. Еле проходит по ней телега. Кажется Мишатке: вот-вот заденет за выступ скалы телега, наклонится, рухнет вниз. Поднимает Мишатка глаза то вверх, то вниз, то вверх, то вниз, стучится Мишаткино сердце. Скорей бы проехать опасным местом. Глянул вновь в пропасть. Поднял глаза к вершинам. И тут. Видит Мишатка: оттуда сверху, где вершины упёрлись в небо, вдруг что-то отделилось — то ли камень сорвался, то ли махина снега. Покатилась махина вниз.
— Летит! Летит! — закричал Мишатка. Прикрыл он глаза ладошками. Уткнулся лицом в колени.
Подняли возчики головы. Видят: несётся на них лавина.
Удачливыми оказались люди. Удачлив Мишатка. Просвистела, прогромыхала лавина рядом. Смертью ушла в обрыв.
— Мишатка! Мишатка! — отец к Мишатке.
Открыл тот глаза. Жив и здоров.
Смеются люди:
— Выходит, второй раз на свет народился.
Улыбнулся Мишатка людям. Приехал домой. Бегал из комнаты в комнату. По двору верхом на метле скакал.
— А я второй раз на свет народился. Народился! Народился! — кричал Мишатка.
Коварны горы. Опасно в горах зимой. Неделю спустя после того как отправился в путь Мишатка, недалеко от тех мест в Чембулакском ущелье тоже случился обвал в горах. Поднималось тринадцать телег к лесорубам. Сорвалась лавина и прямо в обоз. Шесть телег с лошадьми унесло в пропасть. Пять человек погибло.
Отгоревали люди. А тут. Не ходит беда в одиночку. Снова горькие дни на Турксибе. И снова трагедия здесь в горах. Часто лес приходилось рубить на особенно крутых склонах. Падало дерево. Ствол тут же быстро очищали от ветвей и спускали по склонам вниз. Называлось это — пустить «щучкой». Летят «щучки» с большой высоты, переворачиваются, ударяются о камни, о скалы и вновь летят дальше и дальше вниз, туда, в ущелье, туда, к реке. Тут их собьют в плоты. Понесёт плоты горная река вниз в долину.
Иногда спущенные с круч, с уступов стволы застревали, повисали над пропастью. Называли такие стволы «лесины». Их надо было подтолкнуть.
Как-то группа лесорубов сталкивала такие «лесины». И вдруг снова снежный обвал. Увлёк он стволы, увлёк лесорубов. В страшном водовороте рухнули люди вниз.
Не построишь Турксиб без леса. Нужен он и для производства шпал, и для возведения мостов и переходов, и для строительства домов и складов, и для многого другого.
Настоящая битва идёт за лес.
Лес! Лес! Нужен, как воздух, Турксибу лес.
И на ровном месте беда встречает
Опасность подстерегала строителей Турксиба не только на лесозаготовках, не только на перевалах высоко в горах. Ровное место, простая степь становились порой коварными.
Места южнее Семипалатинска ровные-ровные. Нет здесь гор, горных лавин, обвалов. Но будь осторожен, берегись этих мест.
Весной 1928 года южнее Семипалатинска развернулись большие строительные работы. Всё шло хорошо, успешно. Люди радовались. Километр за километром продвигалась на юг дорога.
Стояла весна, и вдруг неожиданно выпал снег. Толстым слоем покрыл он степи. Глянешь — на десятки километров кругом бело. Однако недолго пролежал снег. Выглянуло солнце. Растаял снег. Растаял — и вдруг вся степь превратилась в сплошное море. Глянешь теперь — на десятки километров кругом вода. На многих участках ушли под воду и рельсы. Бегут, перекатываются волны через железнодорожное полотно.
По степному морю, рассекая волны, словно пароход, шёл паровоз. Нужно было срочно с одного участка на другой перебросить строительные грузы. На паровозе бригада из трёх человек: машинист, помощник машиниста и кочегар.
Помощник машиниста товарищ Солодовников был человек общительный, весёлого нрава. Сразу окрестил машиниста капитаном, себя назвал боцманом, паровоз — мотоботом, нос паровоза
